«Приезжайте и посмотрите, что вы наделали»: Глеб Бобров о
крокодиловых слезах Киева по
уничтоженному селу СокольникиНа днях представитель администрации президента Украины по вопросам так называемой АТО Андрей Лысенко без каких-либо доказательств, что называется «на голубом глазу», заявил о, якобы, ведущейся Россией подготовке «провокаций» против Украины, в рамках которой «фабрикуются» доказательства уничтожения киевскими силовиками населения села Сокольники в ЛНР.
Вообще, когда сталкиваешься с заявлениями официальных представителей Киева и просматриваешь новости даже от ведущих украинских информагентств, создается устойчивое впечатление, что читаешь сводки с Канатчиковой дачи. Какое-то наглядное сумасшествие, воплощенное зазеркалье. И, главное, никто ничего не стесняется — откровенная, наглая и при этом ничем не прикрытая, очевидная ложь стала на «той» стороне политической, этической и повседневной нормой.
Так сложилось, что в силу своих профессиональных обязанностей мне за время этой войны довелось побывать во многих пострадавших от украинских «вояків» населенных пунктах. Но, честно скажу, впечатляющие разрушения в Чернухино, Дебальцево, Хрящеватом и Новосветловке даже примерно не могут сравниться с тем тотальным истреблением, что обрушилось на многострадальные Сокольники.
С каждым новым приездом, а были мы там ровно пять раз, картина становилась все мрачнее и безысходнее. Раньше это было небольшое, можно сказать, райское село на лесном берегу чудного Донца. Чуть ли не дачный поселок, где люди только жили, работая по всему Славяносербскому району. И вот, этот уют и красоту, обложив с трех сторон частями ВСУ, террбатов и нацгвардии, месяц за месяцем, день за днем методично и целенаправленно стирали с лица земли — вбивали в грязь, дробили в крошево и щепу. Расстреливали из танков и гаубиц, засыпали минами разных калибров, накрывали системами залпового огня. От многих домов остались лишь печные трубы, от большинства — несколько несущих стен, а от некоторых — лишь мусорные кучи битого кирпича, шифера и кусков утвари.
Рассказывает глава администрации Славяносербского района Андрей Загороднюк:
«Сокольники до войны был уютным, ухоженным селом на берегу Донца. Всего 170 дворов и 312 жителей. Мирная жизнь окончательно кончилась 21 октября 2014 года, когда в него с бронетехникой зашло украинское военизированное подразделение. Первым делом они расстреляли двоих мирных людей. Пенсионерка Ирина Пащенко была человеком с активной жизненной позицией, в прошлом работала в райадминистрации, была председателем комиссии по референдуму о самоопределении Луганской Народной Республики. Женщину расстреляли прямо у неё дома, накинув на лицо какую-то одежду. Второй убитый — Сергей Вольвак —
был водителем. Следом начались бои. Однако ополчение выдержало удар, их отбросили, и, насколько я помню, линия обороны укрепилась через сами Сокольники. Всех людей оттуда быстро эвакуировали, — кто сами, кого вывозили. 29 октября фактически там начались активные боевые действия и непрерывные обстрелы. На сегодня ни одного дома целого не осталось. Процентов 90–95 полностью разрушено, их необходимо отстраивать заново. Окон нет ни у кого, крыш тоже. Остались стены целые не более 5% домов.
Разрушенные дома — понятно, но главное люди. Сегодня в целенаправленно сходящей с ума
Украине своих силовиков модно именовать термином «одвічні лицарі». В случае известной и очень уважаемой в районе пенсионерки Ирины Пащенко, эти герои «революції гідності», видимо предварительно обсмотревшись Голливуда, намотали на голову бабушке старую одежку и застрелили её так, чтобы мозгами не обляпаться. Отца троих детей Сергея Вольвака без суда и следствия в это же утро, походя, словно собаку, пристрелили в огороде».
Рассказывает жена погибшего Елена Николаевна Вольвак:
«В тот день в Сокольники украинские военные зашли рано утром. По деревне прошли, проехали, постреляли. К нам уже приехали около 9 часов утра. Подъехали ко двору БТР и легковая машина. Словно знали, куда шли. Вошли с бумажкой в руках, на ней было что-то написано, но мне-то они её не показывали. Дома были мы с батей, дочь 15-ти лет и пятилетний сын. Старший сын, ему
тогда уже 23 года исполнилось, в это время был в другом дворе. Его наши мужики остановили, сказали: "Постой здесь…", — и не пустили домой. Народ ведь стал выходить, когда приехали машины. Я в окно глянула — остановились возле нас. Стали выходить навстречу. Муж первый вышел, я за ним, доча за нами, а меньшому мы сказали сидеть в хате, не стали за собой тянуть. Те зашли, без всякого. Имя- фамилию по паспорту начали у нас спрашивать. Муж сказал, я повторила, а они говорят:
— Вы обе в хату, — на нас с дочей.
— А вы пройдёмте с нами (Сергею).
Один из военных только разговаривал. Их было человек семь. Нам сказали идти в хату, а сами стали идти на огород. Собаки начали хватать за ноги, у нас там маленькие шавочки были. Приказали закрыть. Мы собак прикрыли, а на нас автоматы наставили и криком:
— Так! В хату!
Малая в доме осталась, а я опять попыталась выходить, а они мне снова: "Зайди!".
Так помыкалась, помыкалась по дому, опять хотела выходить со стороны огорода, и опять приказ: "В хату!". Подошла к окнам, смотрю, они уже отъезжают, думаю: "Где ж батя?". Стала выходить, по двору туда-сюда — нэмае нигде, выхожу в огород, а он там лежит.
Выстрелов мы не слышали, были в доме, а люди, которые были на улице, слышали хлопки. Говорят, у главного был какой-то длинный автомат, с насадкой. Стреляли в голову. Одна пуля прошла навылет, другая осталась.
Я ж вышла не в себе, кричу: "Убили!" — а мне соседи: "Ты что — дура?!".
Сын тут подбежал, люди говорят: "Не подходи!"
А что "не подходи"?! Я его уже крутила-вертела, а он уже мёртвый. Скорую вызывали, но сами отвозили батю в Славяносербск, в морг. Когда были в приёмном покое, говорили, что ещё один труп привезли от нас.
Я не знаю, за что убили моего мужа, но действовали они как каратели. А он не был ополченцем. Он работал водителем. Как война началась, тоже работал, помогал всем, но при этом ополченцем он не был. Те, что пришли его убивать, обронили, что идет «зачистка деревни». Только потом я поняла, что они могли так же запросто и нас с детьми "зачистить".
Другим жителям Сокольников повезло больше. Они остались живы. Бросили дома, все нажитое и в чем были, бежали из села. Кто- то сам, кого-то вывезли ополченцы».
Рассказывает жившая в Сокольниках до начала боевых действий Ирина Семидетко:
«В тот день, 29 октября, это как раз среда была, мы собирались на работу. И тут со стороны Крымского и Кряковки начался свист снарядов. Летело страшно. Мы были вынуждены бежать в подвал. И когда бежали, обстрел был страшный со всех сторон — свистело, летело. Ужас был просто кромешный. Стреляли по нам и со стороны Донца и со стороны Крымского. Сидели мы в подвале ровно сутки, выйти не было никакой возможности. Когда все же вышли на короткое время, уже слышали гул танков. Ну, а тут опять давай стрелять, взрывы отовсюду. И мы опять сидели в подвале. Когда опять вышли — увидели украинский БТР в двух домах от меня, ведь мы жили ближе к Крымскому. Он горел. Вообще даже вспоминать страшно, какой был ужас кругом: всё горело, летело, свистело. Даже в подвале грохотало, а у нас хороший был подвал. Думали, что ничего от дома не осталось. Когда вышли из подвала увидели большие разрушения и в доме, и окон не было, и гаража, и ворот. Ополченцы, которые были у нас в Сокольниках, сказали, что всем надо немедленно покинуть село — в течение часа, говорят, опять начнется. И мы, в чём были, грязные из подвала, погрузились в машину, благо цела осталась, и выехали в Стаханов, а потом в Славяносербск. Все так бежали, кто своим ходом, кого вывозили. Ужас просто, как это все вспоминаешь: там бабушки на ходунках, там с детьми, люди всё
бросили — дома, хозяйство. Кто в чем были — в том и бежали, от войны, от обстрелов. Домой с тех пор мы ни разу не попали, всё время обстрелы шли по селу. Я даже не знаю, в каком состоянии наш дом.
Ополченцы говорят, что тогда повезло — обошлось малой кровью для местных жителей».
Рассказывает один из командиров ополченцев, удерживавших Сокольники:
«В первые дни, когда обстрелы только начались, люди по подвалам поховалис. Самая активная фаза выпала на конец октября — начало ноября. Первый заход «укропы» сделали со стороны Крымского. Заходили вначале с одним БТР — ВСУшники, «Айдар» и нацгвардия. Зашли неожиданно, как разведка. Сразу двоих гражданских в селе убили, из активистов которые — люди делали референдум 11 мая 2014-го.Кто-то им на них указал. Мужика звали Сергей. Жену с детьми в доме держали, а его в огороде расстреляли. Второй убитой была пожилая женщина (Ирина Пащенко). Чуть позже, 2-го ноября, они решили уже всерьез продвинуться и занять Сокольники, Знаменку, Пришиб. Но мы не дали им войти — два БТРа им сожгли, остовы и сейчас там стоят. Ну, как они обломились с наступлением, так и началось. Били четко — сплошь прямые попадания в дома. Но людей там уже не было. Людей, слава Богу, успели вывезти всех. Били из Крымского, из-за реки — из Кряковки, и с противоположной стороны — с высоты 179. Стояли с трёх сторон. Да они и сейчас так же стоят. Так же с трёх сторон и обстреливали. Поначалу всё шло — и «Градом» издалека били, и из танков прямой наводкой, они у них в Крымском стояли. И САУшки работали и артиллерия, понятно, минометы. И вот как начали они с середины ноября прошлого года село расстреливать со всех калибров, так и лупили всё время. Вот так потихоньку посёлок полностью разрушили. Считай, нет больше Сокольников — кой-где остовы домов, как в Великую Отечественную, стоят…
Сокольники стали крайней точкой обороны Бахмутского рубежа фронта, с трех сторон обложенной противником. Для обороны крайне сложно и неудобно — село с разрывами вытянулось вдоль трассы на несколько сот метров. С одной стороны река, где в «зеленке» поймы стоят минометные батареи украинской армии. С другой — господствующие высоты, занятые противником. Край поселка упирается в последний рубеж обороны — в соседнем Крымском стоит ВСУ.
Последний раз в Сокольники мне удалось буквально прорваться в конце лета, причем не по служебным,а по литературным вопросам.В Луганск приехали московские писатели — Юрий Рябинин и Лев Алабин. Попросились на передовую — посмотреть на ополченцев, поговорить с людьми в окопах, как-то их поддержать. Накупили чая, сигарет и поехали. Остановились на Т-образном перекрестке — последнем укрепленном блокпосту перед выходом на Пришиб и Сокольники. Сопровождавший нас офицер комендатуры посмотрел на гостей и спросил:
— А кто это, это же не твои журналисты?
— Ну, да… Писатели из Москвы, хорошие мужики…
Он посмотрел на меня как на сумасшедшего.
— Глебыч, извини, но их я под минометы не повезу.
Пришлось писателей оставить на Т- образном перекрестке, благо, до украинских позиций там и полукилометра не будет — без бинокля линялую «жовто- блакитную» тряпку, болтающуюся на ветру видно, а в траншеях, блиндажах и курилке самые, что ни на есть настоящие ополченцы. С этой поездки мы вместе с фотокором Николаем Сидоровым привезли, наверное, лучший фоторепортаж из Сокольников.
В тот день о ситуации вокруг Сокольников просто и доходчиво рассказал командир одного из подразделений ополченцев, являющийся, по сути, начальником гарнизона, весьма немолодой казак с позывным «Дон» и подходящей фамилией Мелехов.
Мы находимся в окружении с трех сторон. Держим оборону с юга, запада и севера. Единственная нитка — дорога на Пришиб, но она простреливается. Против нас кого тут только нет — армия, правосеки, золотые ворота, айдары всякие. Вот здесь, — указывает на юг, — высота занятая ВСУ, метров 400 отсюда. А там, — указывает в другую сторону, — метров триста всего. Но нам это все равно. Со своей земли мы не уйдем ни в коем случае.
Сейчас село полностью уничтожено. Людей нет. Летом там оставались двое беспомощных стариков, которых кормило ополчение, потом их тоже вывезли.
И вот теперь киевская власть опомнилась и вдруг завопила об инсинуациях, геноциде и сфабрикованных обвинениях.
Что там фабриковать — приезжайте и посмотрите, что вы наделали.
Украинские силовики вели себя в Сокольниках точно так же, как немецкие фашисты на оккупированных территориях Союза в годы Великой Отечественной — ничего придумывать здесь не надо. Это установленный факт».
