Марку посвЯщается=любовь частями и без швов
Без швов.
Часть первая
…Из трёх зол Герман решительно выбрал то, что пообъёмистей и в красных чулочках. Рая, как про себя её обозначил Герман, должна была выстрелить контрольно и умертвить моментально. Став оружием в руках кровожадного Германа, она, тоже, не баран чихнул, имела при себе свои боеприпасы, хоть и в поочерёдном, с товарками, пользовании. То были зелёный мохнатый топ и красные, в сеточку чулочки - спецовка матёрого работяги, неизменное обрамление Раиных профессиональных подвигов, да что там…и всех трудовых её будней.
Хельмут нервно поглаживал свои джинсовые ляжки…У него даже появилось желание добавить Герману денег на проститутку, затянутую в чёрную кожу… но мохногрудая Рая неотвратимо двигалась в направлении их машины, и филантропический пыл Хельмута по мере её приближения как-то угасал. И было в этом что-то роковое.
Хельмуту вспомнилось, как многозначительно посмотрела на него мать, когда он, сидя на чемодане, у подъезда сообщил ей, что едет к отцу.
Девушка оказалась вовсе не Раей. Её звали Зина. У неё был дефект речи. Быть может дефектным было и ещё что-то, но что именно Хельмуту уловить не удалось. Вот так, с лёту…
- Вообще-то, я на квартиры не езжу, но ты, блин, Герман! У моей бабки хахаля Германом звали. Только в память о ней. Царство ей и ему тоже. - Зина благоговейно улыбнулась. Возможно, ей представилось, как одобрительно закивала бы бабушка узнай она о том, что и Зина, потомок её непутёвый, не лыком шита…
Не исключено и то, что момент её благоговения был как-то связан c сидевшим рядом, на сидении Хельмутом. Бледным, почти аристократически…Стройным, тоненьким, едва не прозрачным…
А ведь в детстве он был очень даже плотненьким мальчуганом. И не прозрачным вовсе. В клетчатых шортах и белой панаме он бежал за матерью, а тогда ещё за мамой, и не отрываясь смотрел, как неподвижно застыл на её маленькой головке блондинистый начёс, величиной с ещё одну её голову. Он всегда уходил от отца вместе с ней. А уходить случалось не редко…И каждый раз он напряжённо думал стоит ли ему, под шумок, разжиться пластмассовым пулемётом Германа или не стоит. Благородное начало всё же побеждало, но лишь до очередного ухода из семьи…
Хельмут изящно запустил мизинец в ноздрю. Машина двигалась как-то рывками. Блаженная Зина хранила молчание, отстукивая пальцами по жестяной пивной банке какой-то ритм. Герман сосредоточено смотрел на дорогу. Дома его ждали отец и Лора, а в соседнем подъезде Лёнька и доконать Хельмута надо было у последнего. Отец не хотел видеть Хельмута. Он и Германа-то не особо жаждал видеть. Ему было плохо, он почти умер. А помочь ему умереть до конца никто не решался…
Последний раз Хельмут с матерью ушли насовсем. Пластмассовый пулемёт Хельмута уже не беспокоил. В родном краю он оставлял любовь. Белого, словно мышь-альбинос, Вадьку.
Герман рыдал. И от того, что мать едет в другой город и от того, что отец бранит её теми словами, что сам Герман употреблял лишь для забавы и бравады…Есть ведь разница как Юльку назвать в любовном запале и мать родную…Есть разница, есть. Рыдал Герман и от того что прогневил его Хельмут любовью своей запретной…Был тогда же и Вадька бит и пёс его Симеон за компанию, и сам Хельмут.